В Африке и Латинской Америке каждая из великих стран, боровшихся за гегемонию во всем мире, шла на любые подлости, на поддержку любого кровавого режима, если режим провозглашал соответственно либо социалистические, либо капиталистические идеалы. Чтобы свергнуть МПЛА во главе с Агостиньо Нето, которых поддерживали в Анголе Советский Союз и Куба, американцы пошли на поддержку откровенного бандита Савимби. Чтобы убрать Патриса Лумумбу, поддержали даже бандитов и садистов, готовых убивать собственных соотечественников. Во всем мире действовал универсальный принцип, по которому „враг моего врага“ был „моим другом“. Наглядный пример воинствующего фарисейства демонстрировали Соединенные Штаты Америки, отказываясь признавать законными и демократическими режимы в Иране и Ливии, где выборы проходили пусть не в абсолютно демократической, но тем не менее в нормальной обстановке. А вместе с тем не только признавался кровавый режим афганских талибов, но им оказывалась и существенная помощь через Пакистан. Хотя справедливости ради нужно отметить, что фанатизм афганских талибов был куда страшнее пространных речей Муаммара Каддафи или откровений иранских духовных лидеров.
Во всем мире благодаря умелой пропаганде и уже устоявшемуся образу Иран выглядел как символ мракобесия и центр международного терроризма. Но при этом откровенно игнорировался тот факт, что во многих государствах, имевших с Вашингтоном и с крупнейшими европейскими державами дипломатические отношения, ежедневно погибало гораздо больше людей, чем в Иране или Ливии, где существовала относительная политическая стабильность».
Дронго еще раз посмотрел на сидевшего рядом соседа. Тот храпел, зажав в руках газету. Рядом лежал ноутбук, портативный компьютер, на котором бизнесмен работал перед тем, как задремать. К поясу был прикреплен мобильный телефон.
Спящий мог выглядеть вполне респектабельным западным бизнесменом, если бы не небритое лицо и отсутствие галстука.
«И чем им не нравятся эти галстуки? — недоуменно подумал Дронго. — Почему можно носить западные костюмы, рубашки и любую обувь, пользоваться всеми благами цивилизации, но столь ревностно относиться к галстуку? Неужели все дело именно в нем и с него начинается подрыв духовных ценностей?»
Бизнесмен пошевелился во сне, и Дронго посмотрел на сидевшую в другом ряду молодую женщину. Она была в чадре и тоже дремала. Ее голова скользнула вниз, и темный платок немного приоткрыл красивые волосы женщины. Она неожиданно проснулась и, испуганно оглянувшись по сторонам, поправила платок на голове.
Рейс продолжался.
Дронго нахмурился. Он вспомнил о своей миссии. Перед отъездом он связался с заместителем министра национальной безопасности, и тот пообещал передать в Тегеран официальное сообщение с просьбой принять Дронго для консультации по некоторым вопросам. Из Тегерана быстро пришел положительный ответ. В Иране вообще были благожелательно настроены к любым визитам из Баку, совершаемым именно в Тегеран. И очень настороженно относились к поездкам из Баку в Тебриз.
Об этой проблеме старались не говорить, чтобы не вызвать неудовольствия. Большая часть Азербайджана находилась не в составе бывшего Советского Союза, а в составе Ирана. Разделенный более ста пятидесяти лет назад, один народ долгое время жил по разные стороны Араза. В сороковые годы казалось, что историческая справедливость будет восстановлена. Советская Армия вошла на территорию Северного Ирана, и в Тебризе уже открыто работали эмиссары Баку. Но все кончилось крахом. Американцы пригрозили атомной войной, а Советский Союз все еще не был готов к подобному катаклизму. И тогда «вождь народов» отдал приказ вывести войска из Ирана. Тысячи революционеров-азербайджанцев, десятки лет мечтавших об объединении своей страны, были брошены в тюрьмы, тысячи других покинули свою Родину навсегда, перебравшись либо в Северный Азербайджан, либо в другие европейские страны.
По самым скромным подсчетам, в Южном Азербайджане жило в три раза больше азербайджанцев, чем в Северном. Но в мире упорно замалчивали эту проблему, обращая внимание лишь на разделенных немцев или корейцев. В обоих случаях это были яркие символы идеологического противостояния, тогда как Азербайджан был просто поделен в начале девятнадцатого века договором между Россией и Персией. Это, соответственно, была не столько идеологическая, сколько конкретно-национальная проблема одного народа. Но кого интересовала судьба народа в эпоху идеологического противостояния?
После обретения независимости Северным Азербайджаном ситуация резко изменилась. В Баку все чаще стали поговаривать об объединении народа, о братьях, живущих по другую сторону Араза. Соответственно в Тегеране на это реагировали с понятным неудовольствием. На протяжении последних десятилетий в Иране было запрещено преподавание на азербайджанском языке, не было открыто ни одной школы, не вышло ни одной газеты, а выступающие за некоторую автономию граждане Ирана азербайджанской национальности немедленно подвергались репрессиям, а зачастую и публичной казни. В отличие от распавшегося Советского Союза иранские лидеры отнюдь не собирались позволить разрушить собственную страну, отторгнув от нее почти треть государства, где проживало около сорока процентов ее населения.
Именно поэтому любые визиты из Баку в Тегеран рассматривались столь положительно, и, соответственно, любые визиты в главный город Южного Азербайджана — Тебриз, бывший на протяжении многих веков центром всего Азербайджана, — были крайне нежелательны. Несмотря на многократные просьбы и официальные демарши правительства Азербайджана и Министерства иностранных дел республики, официальный Тегеран не разрешал открывать консульство в Тебризе, опасаясь слишком тесных контактов между представителями Южного и Северного Азербайджана. Разумеется, Дронго знал все эти сложности и понимал, что его визит в Тегеран будет под пристальным контролем иранских спецслужб именно в силу специфики всех бакинских рейсов, когда прилетавшие из соседнего государства официальные представители и даже гости с полуофициальными запросами, как в случае с Дронго, должны были получать специальное разрешение на посещение северных районов страны.